lerrein
Хром. Уходить навсегда. «Ну вот и всё».
855 слов855 слов
Время было на исходе. Тихо шли стрелки часов, по пути играя в догонялки. Шелестело чужое дыхание на ее волосах, в такт ему подпевал ветер, отчаянно воя в щелях между блоками стен. Хром открыла глаза, будто бы и не спала вовсе, и резко села, понимая – пора.
Прежде, чем бы это «пора» наступило, нужно было многое сделать. Но стрелки бежали все быстрей в ажиотаже гонки, и время бежало вместе с ними. Быстро-быстро, почти как влюбленное сердце. Почти как ее сердце в тринадцать лет, в том самом сне. Единственном, который она помнила всю жизнь.
Застрекотали механизмы, отбивая полночь, и Хром на цыпочках вышла из комнаты, направляясь к кухне. По пути поправила одеяло на Кене, который скинул его на пол, и переложила очки Чикусы на прикроватную тумбочку – он вечно забывал их в гостиной.
Свет зажигать не хотелось. Свет честный, правдивый, под ним Хром всегда было не по себе. Будто бы кто-то может увидеть ее сейчас, разглядеть на этом свету насквозь и презрительно скривиться, понимая, с кем имеет дело. Этого бы Хром хотелось меньше всего. Да и вообще, встречаться с кем-то, когда осталось… Она сверилась с часами и заторопилась. Если бы хоть кто-то в этом доме имел песочные часы, она бы сейчас любовалась падающими песчинками. Медленно и неотвратимо притянутыми к земле временем. Но песочных часов у них не было, и Хром забралась на подоконник, устраивая на коленях тетрадь. Еще школьную, наполовину исписанную, но так и не законченную, брошенную на полпути до «счастливого конца». Временами тетрадь брал Кен и рисовал на полях каракули, старательно, высунув язык, выводил неприличные граффити, иногда вырывал листы. Зачем – не говорил, и вообще никогда не признавался, что это сделал он. Вот и сейчас Хром рассматривала знакомые старые зарисовки, осторожно проводила по ним пальцем, как будто они могли от этого исчезнуть.
Вздохнув, она губами сжала колпачок ручки и начала писать, временами отвлекаясь на мелькающие за окном фары проезжих машин. Ей все казалось, что на них может приехать кто-то очень-очень важный, но она никак не могла вспомнить, кто.
Воспоминания давно стали больным и тщательно скрываемым местом, похожим на расплывшуюся по палитре художника кляксу красок. Они мелькали крошечными каплями отрывочных сюжетов, никак не желая складываться в целую если не картину, то хотя бы набросок, Хром было бы достаточно и его. Увы, клякса так и оставалась кляксой, в которую никто ясности вносить не желал. Особенно Мукуро-сама, которого, кажется, такое положение дел полностью устраивало.
Так было до тех пор, пока в груди не начали тикать невидимые часы. Откуда и зачем они взялись, Хром не знала, но чувствовала неизбежность, будто они были таймером, отсчитывающим время до взрыва. С ударом этих часов воспоминания становились все четче, пока не сплелись в один ковер – яркий, пестрый и с опаленными огнем краями. Тогда-то все стало понятно – и редкие встречи с Семьей, когда Хром почтительно стояла в отдалении, сжимая в руках трезубец. И еще более редкие выходы из дома, когда ее обязательно сопровождал кто-то еще.
И если когда-то ей казалось, что жить без воспоминаний страшно, то тогда она изменила свое мнение. Лучше так, чем чувствовать внутри себя умирающее с каждым вдохом время.
Бумага быстро впитала соленую каплю, размазывая буквы на месте падения, а Хром только прикусила покрепче колпачок. Интересно, почему слезы всегда были настоящими, даже если она сама такой не была?
Время замедлилось, давая последние секунды на прощание, и девушка слезла с подоконника. Положила раскрытую на сегодняшней записи тетрадь, заложила страницы ручкой – мало ли.
- Доброе утро, - улыбнулся Мукуро, проходя в кухню. – Как спалось?
Сердце дрогнуло, и тщательно приготовленная речь, выверенная до последней паузы между словами, застряла в горле. Правильно, что она ее записала. Такого она никогда сказать не сможет.
- Хорошо, - ответила Хром, опуская взгляд. – Мне хотелось бы прогуляться.
- Возвращайся, - кивнул мужчина, взъерошив волосы на ее голове. От этого жеста стало совсем не по себе – Мукуро-сама редко делал подобные вещи. Может быть, он тоже чувствует?
- Обязательно, - тихо сказала Хром, отстраняясь, и быстро, чтобы не расплакаться при нем, выбежала в коридор.
Дверь за спиной закрылась с – как ей показалось – оглушающим стуком.
«Ну вот и все», - подумалось ей.
Стрелки ее часов встретились и замерли вместе со временем. Теперь уже навсегда.
Иллюзия таяла постепенно, почти как Чеширский кот, только последней таяла не улыбка, а заплаканные глаза. Мукуро со вздохом закрыл дверь, привалился к ней спиной. Милая маленькая Хром, которой не стало лет пять назад, теперь исчезла окончательно. Не спасала даже наивная, почти детская – особенно для него – попытка обмануть реальность. Спутать ее с иллюзией, переплести нити прошлого так, чтобы никто ничего не заметил, чтобы все было так, как ему надо.
Интересно, почему она плакала? От боли ли, от счастья, что не придется больше мучиться здесь, в старой квартире на окраине города, где в щелях между стенами воет ветер?
Мукуро резко поднял голову и улыбнулся, будто бы собирался у кого-то попросить прощения, чего, разумеется, никогда не делал. И вряд ли сделает, в очередной раз меняя фигуры на шахматной доске жизни местами.
- Мукуро-сама?.. – неуверенно спросила Хром, поднимаясь с пола, и тут же поморщилась от боли. Видно, голова у нее болела, как и в прошлый раз. Как в позапрошлый, как в…
- Все хорошо, - сказал он, подходя ближе. – Теперь все будет хорошо.
До тех пор, пока стрелки снова не встретятся, моя дорогая Хром номер девять.
855 слов855 слов
Время было на исходе. Тихо шли стрелки часов, по пути играя в догонялки. Шелестело чужое дыхание на ее волосах, в такт ему подпевал ветер, отчаянно воя в щелях между блоками стен. Хром открыла глаза, будто бы и не спала вовсе, и резко села, понимая – пора.
Прежде, чем бы это «пора» наступило, нужно было многое сделать. Но стрелки бежали все быстрей в ажиотаже гонки, и время бежало вместе с ними. Быстро-быстро, почти как влюбленное сердце. Почти как ее сердце в тринадцать лет, в том самом сне. Единственном, который она помнила всю жизнь.
Застрекотали механизмы, отбивая полночь, и Хром на цыпочках вышла из комнаты, направляясь к кухне. По пути поправила одеяло на Кене, который скинул его на пол, и переложила очки Чикусы на прикроватную тумбочку – он вечно забывал их в гостиной.
Свет зажигать не хотелось. Свет честный, правдивый, под ним Хром всегда было не по себе. Будто бы кто-то может увидеть ее сейчас, разглядеть на этом свету насквозь и презрительно скривиться, понимая, с кем имеет дело. Этого бы Хром хотелось меньше всего. Да и вообще, встречаться с кем-то, когда осталось… Она сверилась с часами и заторопилась. Если бы хоть кто-то в этом доме имел песочные часы, она бы сейчас любовалась падающими песчинками. Медленно и неотвратимо притянутыми к земле временем. Но песочных часов у них не было, и Хром забралась на подоконник, устраивая на коленях тетрадь. Еще школьную, наполовину исписанную, но так и не законченную, брошенную на полпути до «счастливого конца». Временами тетрадь брал Кен и рисовал на полях каракули, старательно, высунув язык, выводил неприличные граффити, иногда вырывал листы. Зачем – не говорил, и вообще никогда не признавался, что это сделал он. Вот и сейчас Хром рассматривала знакомые старые зарисовки, осторожно проводила по ним пальцем, как будто они могли от этого исчезнуть.
Вздохнув, она губами сжала колпачок ручки и начала писать, временами отвлекаясь на мелькающие за окном фары проезжих машин. Ей все казалось, что на них может приехать кто-то очень-очень важный, но она никак не могла вспомнить, кто.
Воспоминания давно стали больным и тщательно скрываемым местом, похожим на расплывшуюся по палитре художника кляксу красок. Они мелькали крошечными каплями отрывочных сюжетов, никак не желая складываться в целую если не картину, то хотя бы набросок, Хром было бы достаточно и его. Увы, клякса так и оставалась кляксой, в которую никто ясности вносить не желал. Особенно Мукуро-сама, которого, кажется, такое положение дел полностью устраивало.
Так было до тех пор, пока в груди не начали тикать невидимые часы. Откуда и зачем они взялись, Хром не знала, но чувствовала неизбежность, будто они были таймером, отсчитывающим время до взрыва. С ударом этих часов воспоминания становились все четче, пока не сплелись в один ковер – яркий, пестрый и с опаленными огнем краями. Тогда-то все стало понятно – и редкие встречи с Семьей, когда Хром почтительно стояла в отдалении, сжимая в руках трезубец. И еще более редкие выходы из дома, когда ее обязательно сопровождал кто-то еще.
И если когда-то ей казалось, что жить без воспоминаний страшно, то тогда она изменила свое мнение. Лучше так, чем чувствовать внутри себя умирающее с каждым вдохом время.
Бумага быстро впитала соленую каплю, размазывая буквы на месте падения, а Хром только прикусила покрепче колпачок. Интересно, почему слезы всегда были настоящими, даже если она сама такой не была?
Время замедлилось, давая последние секунды на прощание, и девушка слезла с подоконника. Положила раскрытую на сегодняшней записи тетрадь, заложила страницы ручкой – мало ли.
- Доброе утро, - улыбнулся Мукуро, проходя в кухню. – Как спалось?
Сердце дрогнуло, и тщательно приготовленная речь, выверенная до последней паузы между словами, застряла в горле. Правильно, что она ее записала. Такого она никогда сказать не сможет.
- Хорошо, - ответила Хром, опуская взгляд. – Мне хотелось бы прогуляться.
- Возвращайся, - кивнул мужчина, взъерошив волосы на ее голове. От этого жеста стало совсем не по себе – Мукуро-сама редко делал подобные вещи. Может быть, он тоже чувствует?
- Обязательно, - тихо сказала Хром, отстраняясь, и быстро, чтобы не расплакаться при нем, выбежала в коридор.
Дверь за спиной закрылась с – как ей показалось – оглушающим стуком.
«Ну вот и все», - подумалось ей.
Стрелки ее часов встретились и замерли вместе со временем. Теперь уже навсегда.
Иллюзия таяла постепенно, почти как Чеширский кот, только последней таяла не улыбка, а заплаканные глаза. Мукуро со вздохом закрыл дверь, привалился к ней спиной. Милая маленькая Хром, которой не стало лет пять назад, теперь исчезла окончательно. Не спасала даже наивная, почти детская – особенно для него – попытка обмануть реальность. Спутать ее с иллюзией, переплести нити прошлого так, чтобы никто ничего не заметил, чтобы все было так, как ему надо.
Интересно, почему она плакала? От боли ли, от счастья, что не придется больше мучиться здесь, в старой квартире на окраине города, где в щелях между стенами воет ветер?
Мукуро резко поднял голову и улыбнулся, будто бы собирался у кого-то попросить прощения, чего, разумеется, никогда не делал. И вряд ли сделает, в очередной раз меняя фигуры на шахматной доске жизни местами.
- Мукуро-сама?.. – неуверенно спросила Хром, поднимаясь с пола, и тут же поморщилась от боли. Видно, голова у нее болела, как и в прошлый раз. Как в позапрошлый, как в…
- Все хорошо, - сказал он, подходя ближе. – Теперь все будет хорошо.
До тех пор, пока стрелки снова не встретятся, моя дорогая Хром номер девять.
@темы: *sugar candy, My real job is to make you a MAFIA BOSS!, Writing is a socially acceptable form of schizophrenia